Д. М. Н. Тереза Кармински Бёрк
Уже десять лет я консультирую людей, получивших психологическую травму от аборта. Только два раза звонили и просили о помощи отцы девушек, сделавших аборт. Последним был человек, которого я назову м-р Дэвис (я изменила имена). Он попросил меня помочь его дочери. «Ей нужна психологическая консультация. Кого-то объективного. Бог видит, я необъективен». Он умолк, как будто задумался о чем-то печальном.
«В чем заключается проблема?» спросила я.
«Ну», — произнёс он с заминкой, — «моя дочь Дина, она встречается с этим парнем. Он оскорбляет её на словах и физически. Он ломает ей жизнь». В голосе мужчины звучало отчаяние. Ещё я в нём услышала гнев и боль, но, что хуже всего, беспомощность. «Я не могу просто сидеть и смотреть, как моя дочь ломает себе жизнь. У этого парня уже есть один ребёнок, которого он не в состоянии обеспечить. Не понимаю, что она в нём нашла. Моя Дина, она замечательная девочка». Его голос понизился до еле слышного шепота. «Я так её люблю, но чувствую, что теряю». Он секунду помолчал, а потом его голос дрогнул: «Вы можете что-нибудь сделать? Пожалуйста, помогите ей увидеть, какой он подонок. Меня Дина больше не слушает».
Я объяснила м-ру Дэвису, что я не могу прекратить их отношения, но могу помочь Дине разобраться в отношениях и своих чувствах к этому парню. Потом я спросила м-ра Дэвиса, не произошло ли ещё чего-нибудь между Диной и её парнем.
Сам вопрос был провокацией. М-р Дэвис колебался. Наконец он ответил: «Ну, есть кое-что, но это должно идти от неё. Я думаю, рассказать об этом должна она сама. В конце концов, это её жизнь, и я не хочу, чтобы она думала, что я говорю у неё за спиной».
«Ваша дочь сделала аборт?» — мой вопрос звучал как утверждение. Слово было произнесено. Аборт. Наступило молчание. Это всегда срабатывает: я руковожу центром помощи после аборта, и, тем не менее, людям часто непросто заставить себя объяснить, зачем они звонят.
Я встретилась с его дочерью тем же вечером. Дина оказалась девятнадцатилетней девушкой с длинными светлыми волосами и грустными голубыми глазами. «Мой отец заставил меня сделать аборт», — объяснила она. – «Он сказал, что мне нельзя будет жить с ними, если я откажусь. Он знал, что я могу возненавидеть его, но он готов был рискнуть. Он сказал, что я переживу это. Меня воспитывали противницей абортов. В старших классах я даже писала доклад на эту тему». Её глаза наполнились слезами и блестели как сапфиры.
Три года Дина никому не рассказывала об аборте; через несколько мгновений воспоминания показались на поверхности приливной волной горя. Наплыв воспоминаний ударился о крепость моего врачебного спокойствия – я попыталась успокоить её и подготовить к следующему потоку чувств.
Рассказ Дины перемежался рыданиями и тяжелыми вздохами. «Я приехала домой на выходные из колледжа, чтобы рассказать им о беременности и наших планах на будущее… Папа пришел в ярость. Он спрашивал, чем он заслужил такое. Он отвел моего парня в кухню, чтобы поговорить с ним по-мужски. Меня они туда не пускали. Папа пытался заставить его убедить меня, что аборт – лучший выход из сложившейся ситуации».
С огромным трудом она продолжала. «Через два дня я лежала на столе с ногами в подпёртках… Я плакала всё время по пути в больницу… Моя мама везла меня… Я всё время говорила, что не хочу… Пожалуйста, нет! Не заставляй меня делать это, не заставляй меня делать это… Я повторяла это всю дорогу туда… Никто не слушал. Когда консультант спросил меня, уверена ли я, пожала плечами… Я едва могла говорить. Они сделали это… убили моего ребёнка».
Обессиленная, Дина застонала. Согнувшись и держась за живот, она не могла поверить, что сделала аборт. Она долго плакала, прежде чем продолжить: «Как только это случилось, все, казалось, забыли об этом. Родители никогда об этом не заговаривали. Они были в ярости, когда узнали, что я всё ещё встречаюсь с Джо. Они никогда не упускали случая, чтобы отпустить нелестное замечание о нём. У нас с Джо тоже не всё было гладко. Мы постоянно ссорились. Я была очень расстроена и не знала, как справиться со своими чувствами. Мне было слишком стыдно, чтобы обсуждать аборт с подругами, а родители заставили меня пообещать им, что я никому не расскажу».
По мере того, как разворачивалась её история, я замечала многие признаки сложной, запутанной скорби и тоски. Дина начала ходить в группу поддержки и на индивидуальную терапию.
Дина сердилась на Джо за то, что не защитил её и ребёнка. Так как на аборте настаивали её собственные родители, вина легла обратно на Дину. Она злилась на родителей за то, что они не приняли её беременность. Они просто хотели избавиться от проблемы. Находясь в ситуации выбора между двумя привязанностями как между двух огней, она чувствовала себя парализованной и была не способна проанализировать своё отношение к происшедшему.
Хотя номинально члены семьи Дины – христиане, религиозная вера не играла роли в принятии решения о прерывании беременности. Её родители считали, что, настаивая на аборте, они спасают её от жизни в бедности и невзгодах с человеком, который, как они считали, не может любить, беречь и обеспечивать их бесценную дочь. У Джо уже был ребёнок, о котором он не заботился. Они боялись за её будущее.
Теперь будущее настало, но Дина всё ещё оставалась со своим грубым, жестоким парнем. Её чувство собственного достоинства рухнуло, депрессия стала постоянной спутницей, а родители с грустью наблюдали, как пагубные изменения отбирают у них дочь, которую они знали.
Дина, женщина-ребёнок, остро нуждалась в одобрении и любви родителей, которые всегда были чрезвычайно важны для неё. Ей не позволили «вырасти», родить ребёнка и стать матерью. Когда она сделала аборт, зародыш её женского естества тоже был абортирован. В плане развития она застыла: между стремлением к независимости и взрослости и неудачной попыткой разорвать эмоциональную зависимость от своих родителей. Застывшая и неуверенная в себе, Дина была не в силах принимать решения, не в состоянии отстаивать свои интересы, неспособна любить.
Гнев и боль наполнили её сердце. Было также горе – всепоглощающее горе – о мёртвом ребёнке, которого никогда не будет рядом, чтобы дать ей радость и надежду. Всё, связанное с детьми, вызывало у неё слёзы: детские вещи, реклама детских подгузников, даже сами дети. Всё вызывало безжалостную неослабевающую боль в сердце. В её душе была рана, которая просто не переставала кровоточить.
Начав лечение от Пост Абортного Стресса, Дина смогла выразить некоторые свои чувства. Было важно, чтобы её родители приняли участие в процессе терапии, чтобы признать её потерю и свою ответственность за ухудшение состояния совей дочери. Я знала, что и мать, и отец попытаются оправдать и защитить свои действия. Это сопротивление или неспособность столкнуться и признать душевную боль называется отрицанием. На этом этапе лечения отрицание – сильный соблазн.
Мать Дины пришла первой. Она выслушала дочь и выразила сожаление. Она выразила выражение боли на лице женщины вместе с неизбежным НО. Я знаю, что тебе больно, НО мы думали, что делаем как лучше. Я понимаю, что это трудно, НО ты должна продолжать жить. Ты хотела этого ребёнка, НО как бы ты его обеспечивала? НО как бы ты закончила школу, НО, НО, НО… Этот список продолжался как грязное бельё для стирки, никогда не заканчивающееся. Каждое «НО» отбирало у Дины дар полного осознания своей потери. Временно отложенные чувства были потом спрятаны, превратившись в депрессию, беспокойство и самонаказание. Дине было нужно разрешение оплакать свою потерю. Она была лишена искреннего сочувствия и одобрения своих родителей. Сначала они не могли принять беременность; теперь они не принимали её горя. Она чувствовала себя отвергнутой ими.
Папа лучше знает?
Дина объяснила, что её отец понятия не имел, через что ей пришлось пройти после аборта. Он не имел ни малейшего представления, скольким ей пришлось пожертвовать, чтобы угодить ему. Ей было важно рассказать ему, поэтому я пригласила м-ра Дэвиса на беседу. Вечером накануне он позвонил мне.
«У меня расстройство желудка всю неделю, с тех пор как я услышал об этой встрече», — сказал он. – «Я хочу лучшего для Дины». Потом его тон стал более официальным и напористым: «Я просто хочу, чтобы вы знали, что для меня это не вопрос морали. Дина должна была сделать этот аборт! Я и сейчас думаю, что мы приняли правильное решение. Если бы мне пришлось пройти через это снова, я бы выбрал то же самое. Я знаю, что это не то, что она хочет услышать. Мне надо врать, чтобы она чувствовала себя лучше? Это то, что я должен делать? Сказать ей, что я совершил ошибку? Я не могу сделать этого!»
С обновлённой решимостью я объяснила: «М-р Дэвис, я знаю, что вы очень любите свою дочь. Я знаю, что она очень любит вас, иначе она никогда не согласилась бы на аборт. Факт остаётся фактом: ваша дочь кое-что потеряла. Потеряла она ребёнка. Её ребёнок – ваш внук. Дина думает о нём каждый день. Она плачет о нём каждую ночь. Инцидент для неё далеко не исчерпан. Вам нужно услышать, как аборт на неё повлиял».
М-р Дэвис не отвечал. С убеждённостью я продолжала: «Когда кто-нибудь умирает, самое плохое, что можно сказать, — «это к лучшему, так будет лучше». Такие слова ни успокаивают, ни утешают; они только злят понесших утрату, потому что вы не понимаете и не цените их потерю и их горе. Для Дины плохо то, что вы не признаёте жизнь, по которой она тоскует. Дина тоскует по своему малышу, ребёнку, которого вы не смогли признать». Наконец м-р Дэвис согласился, что он попытается выслушать и что, может быть, ему есть, что узнать и чему поучиться. Я и не надеялась на большее. Это был знак чуть приоткрытой двери. «Мужчины не расположены к сантиментам», — напомнил он мне. Он искренне хотел почувствовать горе дочери, но не мог. Тем не менее, он готов был выслушать, если это могло помочь его дочери.
Выслушать и принять ответственность
Когда м-р Дэвис пришел на следующее утро, он начал с удивительной фразы: «Я не имел права делать этот выбор». Проведя ночь в раздумьях над нашим разговором, он признал, что впервые осознал, что аборт был не Дининым выбором.
Разговор начался и получился очень напряженным. Дина выразила гнев, обиду и ощущение отвергнутости. Она также рассказала, что тоскует по утраченному ребёнку. Её родители в первый раз слушали, не перебивая, не защищаясь и не объясняя, что случилось. Дина признала свою личную ответственность за то, что позволила аборту произойти и хотела, чтобы родители сделали то же.
Разговор помог родителям начать понимать, как они заставили Дину выбирать между ними и ребёнком. Я призывала их к тому, чтобы они не вынуждали её снова выбирать, на этот раз между ними и Джо. В том состоянии, в котором она находилась, она могла позволить произойти другому виду аборта, прекращению своей роли их дочери.
Дина ощущала сильную душевную боль и чувствовала себя отвергнутой. Подсознательно она сопротивлялась, пытаясь заставить родителей принять Джо, человека, которого, как она знала, родители однозначно ненавидели. Эти действия воспроизводили то, как её отец вынуждал её принять аборт. Дина продолжала держаться за Джо, несмотря на его грубое обращение, которое подкрепляло её низкая самооценка и беспомощность. Джо также связывал Дину с их погибшим ребёнком. Бросить Джо значило для неё забыть о ребёнке, которого она всё ещё оплакивала. В этом порочном кругу Дина наказывала себя и своего отца.
Кое с чем м-р Дэвис столкнулся впервые. Он наконец-то смог подумать о ребёнке и отделить Джо от беременности. Аборт был способом стереть все симптомы сексуальной активности его дочери и героически освободить её от последствий её собственных действий. Он начал понимать, что его дочь – уже женщина, которую он не должен пытаться контролировать. Ему нужно было научиться доверять Дине принятие самостоятельных решений без угрозы быть брошенной родителями.
Как только всё это стало ясно м-ру Дэвису, отрицание больше не могло сохранять свою мощную хватку. Неожиданно на м-ра Дэвиса накатила тоска. Он смотрел, не веря, как будто свет осветил своими шокирующими лучами тёмную комнату.
Его голос дрогнул от боли: «Моя девочка, моя милая доченька, моя Дина», — воскликнул он. – «Мне так жаль. Прости меня. Я был неправ». Он прижался лицом к её щеке и заплакал. Его слёзы смешались со слезами Дины. Дина обняла отца. Они крепко обнялись, и отец нежно гладил её волосы. Весь гнев, вся горечь, все долго сдерживаемые эмоции вылились слезами. Отец попросил у дочери прощения. Он сказал, что она была бы потрясающей матерью. В одно чудесное мгновение её материнство было оценено, и она заплакала от облегчения.
Отрицание было сломлено. Без сомнения, аборт в итоге стал для м-ра Дэвиса вопросом морали. Раскаяние в совершенном им грехе было очевидным. Семья очень мучилась и страдала. Однако Божий дар веры и надежды учит нас, что после пути на голгофу ждёт Воскрешение.
Чтобы стало легче, важно, чтобы каждый член семьи попросил у Бога прощения и смог простить других. М-ру Дэвису нужно будет простить Джо за то, что Дина забеременела. Чтобы простить человека, нужны усилия, молитва и милосердие, но для этого вовсе не обязательно, чтобы этот человек нравился. Прощение – это выбор, трудный для м-ра Дэвиса, но необходимый для того, чтобы не потерять дочь, как потерял внука.
Аборт – это трагическая ошибка для всех, имеющих к нему отношение. Его последствия для семейных отношений могут быть далеко идущими и губительными. И всё же нет такой раны, которую Господь в Милости Своей не мог бы залечить, и зла, которого Он не мог бы простить, кроме греха не раскаяния.
Комментарии: