В 1976 году я жила с моим мужем, моим семилетним ребенком от предыдущего брака и нашей новорожденной дочерью в удобной квартире в Вустер-парке, графство Суррей.
Мы были женаты два года, и я была счастлива быть дома с детьми. Единственное облачко появилось на горизонте в июле того же года, когда я обнаружила, что опять беременна. Я знала, что я не хочу еще одного ребенка так быстро. А поскольку у меня всегда был очень независимый нрав, который некоторые могли назвать упрямством, и никакой религиозности в прошлом, то не было ничего, что могло бы изменить мой выбор в пользу аборта. Я была так уверена, что смогу управлять своей жизнью, что думаю, если бы кто-нибудь тогда из движения за жизнь попытался повлиять на меня, я бы не стала его слушать.
Мой муж привык к тому, что я очень независима, и зная, что я не хочу снова иметь ребенка так быстро, просто сказал: «Делай, что хочешь». Моя мама, с которой я советовалась, была за аборт тогда, и сейчас остается за аборты.

Это помогло мне решиться, и я пошла к нашему семейному врачу, после того как у меня начало кровоточить. Как обычно, в клинике все было очень хорошо. Осмотрев меня, он сказал: «Это не совсем правильно, это может быть ненормально, мы просто отправим тебя в больницу». И он так и сделал, так как я и хотела.
Я многое не помню из того, что было дальше в больнице Сент-Хелиер Каршалтон, когда я поступила в сентябре того года на 7-8 неделе беременности, пока я не пришла в себя после операции, и женщина из социальной службы не пришла ко мне. Как я себя чувствую, спросила она меня. Никто не спрашивал меня об этом раньше. И перед абортом я, конечно, не получила никакой информации об операции.
Женщина продолжила: «Через пару дней вы можете немного расстроиться». «ОК, я буду в порядке», успокоила я ее. Я привыкла контролировать всю свою жизнь. Она продолжила: «Если у вас будут проблемы, приходите ко мне!» И я была в порядке — два дня. На третий день я проснулась, заплакала и проревела весь день.
Моя семилетняя дочь увидела что я плачу. «Почему ты плачешь, мама?» — спросила она. Она обняла меня. «Не плачь, мамочка».

Конечно, от этого я стала плакать навзрыд! Я не могла терпеть ужасную пустоту, охватывающую меня, которая, как я теперь понимаю, была горем. Я даже не могла объяснить это своему мужу, главным ответом которого было: «У тебя скоро все наладится». С тех пор мы об этом не говорили.
Мы прожили там до 1981 года, четыре с половиной года после аборта. Потом мы переехали в Кент, и мой младший ребенок, Клэр, должна была пойти в школу. Внезапно у меня начались ужасные кошмары. Во сне я рожала ребенка и просыпалась мокрой, потому что у меня были схватки. В этих снах я старалась увидеть ребенка. И один раз, когда у меня это получилось, я увидела, что он — изуродованный монстр.
Затем начались приступы паники. Я просыпалась по ночам и искала что-то. «Что ты ищешь?», — спросил мой муж, когда я шарила по нашей спальне.
Однажды ночью я услышал, как я говорю: «Где ребенок? Я потеряла ребенка».

Kathy Bone, UK, Canterbury.

Источник: книга Melanie Symonds. And Still They Weep: Personal Stories of Abortion. SPUC Educational, London. 1996